Олег Трошинкин

Мое первое образование — биофак МГУ. Когда-то я даже пару лет работал в НИЦЭМ им. Н. Ф. Гамалеи (один из разработчиков вакцины против COVID-19 — прим. ред.), поэтому следил за новостями из Китая с января 2020-го и очень удивлялся высказываниям вроде «ешьте чеснок и не переживайте».

56 лет, волонтер

«КОВИД Я ПЕРЕНЕС ТЯЖЕЛЕЕ, ЧЕМ РАК».

Я пытался предупредить друзей и знакомых, что все серьезно и нужно готовиться к переменам, но они говорили: «Да ладно, это ерунда».

В итоге я перешел на удаленку еще в марте. Не могу сказать, что произошли еще какие-то перемены. Разве что в локдаун было очень странно смотреть на абсолютно пустые улицы: я живу в центре, и это выглядело, как апокалипсис.

Мне понравилось работать дома, обложившись двумя котами. Я директор российского представительства австрийской компании. Из-за пандемии активность в бизнесе спала, и работы стало меньше. Достаточно было сделать за день десять звонков, а вечером посидеть за компьютером. Так что у меня появилось свободное время. И вдруг я наткнулся на текст волонтера из Городской клинической больницы № 52. Он писал, что больница «захлебывается» и нужны любые руки, даже не врачей. Я решил, почему бы и нет? С одной стороны, полезно, с другой — некое приключение.

Я думал, что поработаю там грузчиком: тогда волонтеров к пациентам еще не допускали. Но, когда я пришел, мне сказали: «Мы сейчас готовим команду для работы в реанимации. Хочешь?» Я ответил: «Конечно, хочу». Я всю жизнь мечтал работать врачом и в силу образования всегда был «домашним доктором» для родных и близких.

Снаружи волонтерство в реанимации выглядело, как сериалы «Скорая помощь» и «Эпидемия» в одном флаконе. А изнутри оказалось тяжелой работой. И физически, и морально. Я пришел в мае 2020-го, тогда умирало много людей. Однажды в мою смену в отделении за сутки скончались четыре человека. Иногда пациент умирал, его койку перестилали, привозили другого пациента, а к утру умирал и он.

Но эта работа оказалась еще и ужасно благодарной. Когда пациент спрашивает: «Можно я подержу вас за руку?», а врач и медсестры говорят: «Приходи быстрей, мы очень тебя ждем», это приятно. Я видел, что мы на самом деле помогаем.

Все мои друзья и близкие были категорически против того, чтобы я шел в больницу. Хорошо еще, родители не знали: они живут в другом городе. Я понимал, что никакие средства не дают стопроцентной защиты, и снял квартиру, чтобы не заразить жену. Я даже День рождения — он у меня 26 мая — встречал один. Это было очень необычно.

Когда так часто видишь рядом смерть, свыкаешься с ней. Приезжает пациент, ты его бреешь, бодришь, шутишь с ним. А на следующий день он уходит у тебя на глазах. Посмотрев на это, я абсолютно перестал бояться смерти. Но понял, что нужно жить, не задумываясь, что будет дальше, и ничего не откладывая на потом. Если честно, я не думал, что при моем возрасте и опыте (а я пару лет назад перенес рак) что-то может изменить мировоззрение. Но работе в реанимации это удалось, этот опыт сделал мою жизнь богаче.

В декабре я заболел ковидом. У нас тогда не хватало волонтеров, и я почти неделю работал без выходных.

Я думал, что раз переболел ковидом, то мне можно не прививаться. Тогда писали, что полученного иммунитета хватает для защиты. Но в мае этого года моя мама заболела во второй раз — спустя примерно полгода после первой болезни. Ей 82, и оба раза она лежала в больнице, но в первый — две недели, а во второй — полтора месяца. Это было так страшно, я сразу поехал к ней в Тольятти. Увидев, как она болеет, я понял, что тянуть нельзя — сделал первый укол прямо там.

Как-то вечером на меня резко накатила сильная усталость, а ночью стало знобить. К тому времени я уже перестал снимать квартиру, жил дома. Когда я понял, что у меня высокая температура, то сразу съехал в дальнюю комнату и даже котов к себе не пускал. Жена оставляла еду у двери, а я говорил ей по телефону: «Запрись у себя в комнате, я иду в туалет». Температура 39 держалась почти двенадцать дней, голова была тяжелая, я чувствовал себя разбитым, и КТ показало 25% поражения легких. При этом ПЦР-тесты были отрицательными, и ковид мне поставили не сразу. Так тяжело я никогда не болел: даже рак перенес легче, потому что рано его у себя заподозрил, пошел на обследование и начал лечиться.

Вакцины было достаточно, а желающих — мало, так что это оказалось легко. Со вторым уколом вышло сложнее. Я получал его уже в Москве, а меня не внесли в общую базу данных. И мне пришлось раз десять звонить и просить это сделать, потому что я числился непривитым и мне не могли дать второй компонент.

После первой дозы поднялась температура до 37, меня немного поломало, а после второй даже этого не было. Мама, когда выздоровела, сказала: «В третий раз я болеть не хочу, пойду привьюсь». И вакцинировалась спустя три месяца после болезни. Прививку она перенесла хорошо, и, к счастью, ковида у нее до сих пор нет.

Даже от своих знакомых, очень неглупых людей, я слышал: «Какой вирус? Какая эпидемия? Это все придумали, чтобы фондовый рынок потрясти! У меня среди друзей никто серьезно не заболел и не умер». Обычно люди так думают до тех пор, пока это не затронет их самих или их близких.

Один мой коллега тоже все отрицал, а потом заболел сам и, выздоровев, убедил вакцинироваться всех своих сотрудников.

Я тоже многих друзей убедил: ко мне как к биологу по образованию прислушиваются. Еще двое моих коллег заболели уже после прививки, не очень тяжело. Так что я вижу, что вакцина с этой точки зрения работает: даже если заразишься, перенесешь полегче. А вот у моей подруги недавно умер непривитый бывший одноклассник. Это была тяжелая история.

Защищает ли вакцина от новых вариантов вируса?

Отвечает Александр Горелов, эпидемиолог, член-корреспондент РАН

«Для того чтобы сконструировать вакцину, используются консервативные участки вируса или бактерии, которые не подвергаются изменчивости. И поэтому очень важно подчеркнуть, что исследования вакцин проводятся не одномоментно, а постоянно. Именно то обстоятельство, что консервативные участки максимально эффективны, и помогает в настоящий момент получить максимальную эффективность при появлении новых мутаций вируса».

После болезни я не вернулся в волонтерство: сначала заболеваемость спала, а потом у меня было много работы. Но сейчас снова появилось время, и я опять пошел в реанимацию. Привившись, я чувствую себя спокойнее, хотя не могу сказать, что до этого у меня был сильный страх. Но теперь я знаю, что сделал все, что мог. Если заболею, будем считать это судьбой. Все русские чуть-чуть фаталисты.

Мне было приятно сидеть в пустых ресторанах, когда в Москве вводили QR-коды. Но главного — поездок за границу — вакцина мне пока не вернула. Турция и Азия меня не привлекают, а шенгенская виза бездарно пропадает. В идеале хотелось бы ревакцинироваться чем-то, что признали за границей. Но если не будет возможности, то я опять привьюсь нашей вакциной. У меня нет сомнений, что это нужно сделать: я слишком хорошо знаю, каким бывает ковид.